Подхватить зеркало. Роман с самим собой - Алексей Жданов

– Всё! Всё! Давайте в автобус, а то мне влетит! – через пару минут сказал наш сержант – водитель. И мы поехали дальше. Я смотрел в окно уже другими глазами. Всё стало ярче и нарядней. Я почувствовал, что у всех нас начинается другая, новая жизнь, и скворчонком зазвучало в голове: Мы – первые! Мы – первые! Мы – самая лучшая, самая большая, самая счастливая страна в мире!

В Ростове – на – Дону

Августовский Ростов 1961 года встретил нас, вернувшихся из Германии, пыльным зноем, невыносимо-вкусным запахом свежеприготовленной баклажанной икры, мощно доносившимся с завода «Смычка» и хмеле – дрожжевым запахом пивоваренного завода.

Большой прямоугольный военный двор из серых шестиэтажных домов был таким же, как и семь лет назад, только деревья подросли. Даже звуковая начинка двора не изменилась: звенели детские голоса, голоса мамаш, выкликающих своих чад, раздавались стуки костяшек домино, обрывки какой-то радиопередачи, нудные фортепьянные упражнения из открытого настежь окна, нервные трамвайные звонки с Будённовского проспекта.

По настоянию мамы занятия музыкой не прекратились и после возвращения из ГДР в Ростов.

Если бы я захотел придумать какое-то необычное, экзотически-красивое имя героине своей повести, то не придумал бы ничего лучше, чем настоящее имя моей новой учительницы по классу фортепиано – Иоинна Исааковна Серебряная. Чувствуете? Как музыка звучит… Рыжеволосая, невысокая, крутобедрая, с темными чувственными глазами, молодая женщина произвела на меня неизгладимое впечатление

Мне было двенадцать лет. Интерес к противоположному полу рос день ото дня. Рано развившиеся ростовские девочки – одноклассницы добавляли дрожжей в бродящую кровь, а тут ещё эта учительница-мучительница!

Меня так и тянуло посмотреть на её высокую, обтянутую тоненькой блузой грудь, на персиковые, покрытые нежнейшим пушком щеки, хотелось заглянуть в эти большие, бархатные, миндалевидные глаза. Но мне было страшно. Самым доступным объектом были её маленькие изящные ручки с точеными пальчиками. Перед каждым уроком я яростно мыл лицо с земляничным мылом, мочил непослушные волосы, тщательно причесывался и надевал чистую рубашку. А однажды, так сильно начистил гуталином ботинки, что Иоинна Исааковна недовольно сморщила веснушчатый носик и сказала: «Пожалуйста, не чисть ботинки перед моим уроком». Я покраснел, как рак и минут десять не мог попасть пальцами в нужные клавиши.

По прошествии многих лет в голову пришла вполне трезвая мысль. Занятия музыкой с детьми – дело весьма полезное. Многочисленные выпускники музыкальных школ, училищ, а также дети, занимающиеся у частных педагогов, по сути дела, пополняют армию, если так можно выразиться, более или менее квалифицированных слушателей классической музыки. В масштабах огромной страны может быть это и не очень заметно, но с точки зрения увеличения, утолщения, так называемого культурного слоя – вещь немаловажная. Закончившие, например, музыкальное училище, уже не перепутают Генделя с Бахом, или Дворжака с Шопеном. Впрочем, значительная часть молодых людей, как минимум, получают неплохое музыкальное образование, и продолжают слушать хорошую музыку. Не случайно большинство знаменитых зарубежных исполнителей считают российскую публику самой взыскательной и самой благодарной.

Мне казалось, что очень скоро в этом дворе у меня появятся друзья и начнётся новая, интересная жизнь. Но ростовские пацаны не спешили принимать меня в компанию. Им не нравилась моя иностранная одежда и модные очёчки. Я не курил, не матерился, не плевал сквозь зубы. В общем, был чужаком. Я уже стал подумывать, что никогда не найду приятелей.

Но оказалось, что я не единственный «интеллигент» в большом ростовском дворе. Лёня Ткаленко из соседнего дома тоже был из военной семьи. Всегда чистенько одетый и аккуратно причесанный на косой пробор, был он на два года старше меня и выгодно отличался от других мальчишек повседневной ухоженностью и любовью к чтению, о чём я узнал совершенно случайно.

– Кто у тебя отец? – при знакомстве спросил Лёня

– Военный.

– Понятно, что не колхозник. В каком звании?

– Подполковник. Военный врач. Сейчас в отставке. А твой?

– Мой – начальник библиотеки Артиллерийского училища. Майор.

– У вас, наверное, много книг?

– Да, у отца хорошая библиотека. Хочешь посмотреть?

Квартира мне очень понравилась. Поразил кабинет отца, все стены которого были от пола до потолка заставлены импортными румынскими остеклёнными полками. Такое количество книг в квартире я видел впервые. Вероятно, здесь было всё, что выходило в СССР за последние лет пятнадцать.

– У нас тоже есть некоторые из этих книг, – гордо сказал я, заметив знакомые корешки собраний сочинений Чехова, Куприна, Достоевского, Толстого, Сервантеса, Золя, Драйзера.

– Хочешь коньяку? – неожиданно спросил Лёня.

– Не знаю, я никогда его не пил, смущённо ответил я. – Это твой коньяк? – зачем-то спросил я.

– Неважно.

Лёня вёл себя, как Бобик из мультфильма, когда тот принимал гостя в отсутствии дедушки. Мы по-взрослому расположились в удобных креслах у журнального столика. Лёня уверенно наполнил хрустальные рюмки, подвинул ко мне початую коробку с шоколадными конфетами, и небрежно бросил на журнальный столик свежий журнал «Америка». Я забыл про рюмку и стал с интересом листать плотные, глянцевые страницы. На одном из разворотов журнала – застрял надолго.

До сих пор помню четкий черно-белый снимок, на котором молодой моряк в клешах широко и стремительно шагает куда-то с новенькой шестиструнной гитарой на правом плече. Я жадно вглядывался в фотографию, подробно рассматривая настоящую гитару: идеально гладкую верхнюю деку, изящную головку грифа, симметрично расположенные колки, розетку, струнодержатель, каждую струну. Я словно слышал упругий, незнакомый звук этой гитары, купленной по случаю, американским морячком. «У меня обязательно будет такая гитара! Даже в сто раз лучше!» – с непрошенной завистью подумал я про себя.

Тогда, в шестом классе я по-настоящему увлёкся гитарой. Это была какая-то болезнь, похожая на любовь. Я с утра до вечера мог шпарить на своей семиструнке. Стал хуже учиться. Подушечки пальцев левой руки загрубели до копытообразного состояния. Но уже тогда я стал мечтать о шестиструнной гитаре. Произошло это после просмотра потрясающего кинофильма «Человек – Амфибия». Я был просто уверен, что аккорды такой красоты можно извлечь только из шестиструнки!

В начале шестидесятых годов в лучшем ростовском кинотеатре «Россия» между сеансами играл хороший эстрадный оркестр. Всё моё внимание было приковано к большой жёлтой электрогитаре. Я вслушивался и вглядывался в левую руку гитариста, не забывая и про правую кисть, ритмично порхающую над тугими блестящими струнами. Возвращаясь домой, я торопливо хватал свою гитару, быстро перестраивал её на испанский лад (ми-си-соль…), присаживался к пианино и мучительно вспоминая положение пальцев на грифе гитариста из оркестра, пытался выяснить правильность звучания гитарных аккордов на пианино. Но получалось это плохо, и я возвращал назад уже привычный семиструнный строй. А внутри меня звучала песня рыбака из любимого кинофильма «Человек – амфибия» и светлячками вспыхивали изумительные напряжённо – трагические аккорды. Гитара звучала в моих руках, в моей голове, по радио и телевидению. Часто передавали хорошую музыку. Исполнялись замечательные старинные русские и цыганские романсы. Один Николай Сличенко чего стоил! И везде гитара, гитара с её неподражаемым, завораживающим звуком.

Шесть лет подряд наша семья проводила отпуск у Карелиных в Москве, и позже мы никуда не выезжали. Теперь отец был в отставке, преподавал в вузе, старшая сестра жила с мужем за границей, а я обходился отдыхом на городском пляже, расположенном на правом берегу Дона, куда я ездил с компанией сверстников из нашего двора.

Все ростовские мальчишки были отличными пловцами и ныряльщиками. Их излюбленным занятием было срывание лифчиков с юных купальщиц. Технология была проста: с берега они выбирали группу подружек, забегали в воду, беззаботно плавали рядом, метрах в десяти от них, потом незаметно подныривали к ним, срывали лифчики, чтобы потискать вожделенные упругие холмики. Начинался жуткий визг, пацаны улепётывали, не успев вволю насладиться запретными плодами, и шли дальше в поисках новых жертв. Их естественная сексуальность требовала хоть какой-то подпитки, острых ощущений, а по сути настоящего полноценного полового контакта, почти невозможного в столь юные годы.

Разумеется, были какие-то случаи, о которых позже мальчишки узнавали из рассказов своих друзей, или из художественной литературы, о том, как взрослые женщины совращали мальчишек. Вспомните великолепный рассказ Бориса Хазанова «Праматерь».